I would meet you. Would you meet me?
Звуки которые я слышу по ночам.
Я не могу уснуть. Я не думаю не о чем. Переворачиваюсь с бока на бок, смотрю на стенку. Слушаю. Мои колонки, не подключенные ни к чему, ловят радиоволну, ночью их так отчетливо слышно. Тук тук тук. Не песня. Тук тук тук. Цикада. Тук. Пусто.
Мне становится скучно. Я нахожу этот старый, бесцветный голос, Улисс, старый друг. Он все это читает, озвучивает, с улыбкой в уголках рта. Серый комментатор моей жизни, в зеленом потертом твидовом пиджаке. На самом деле, я только что придала антропоморфность этому голосу. Последнее время он появляется очень часто. Как будто письма из налоговой читает. Улыбается. Старый дурак.
Он любит мальчиков, относится к ним как к сыновьям. Они сидят вокруг, слушают его чтение. И лампа не горит, и врут календари.... Серый свет. Теплая обстановка. Никто не у власти, никто не руководит парадом. Все слушают Улисса. Мы больше не ходим в белую комнату - белая комната для решения проблем. Улисс нас не пускает, говорит вы еще, дети, везде успеете, а сейчас посидите со мной. И читает.
Виктор сидит в отдалении от всех, ему досталось за последнее время. Он дремает. На семейных встречах он редко в бодрствующем состоянии. Работает за всех. Хороший мальчик, говорит Улисс, только не бережет себя, тормозов у него нету. Улисс говорит, что у Виктора его глаза. Это забавно слышать от человека, который стал человеком пять минут назад. Пять вечностей.
Джером слушает чтение Улисса внимательнее всех. Он единственный следит за сюжетом. Эти дурацкие очки, где ты их взял? В одной из своих жизней? Хорошо. Следит, постоянно, зеленые глаза горят как некачественный абсент. Абсентовые глаза. Так еще Злобский говорил, а ты его не помнишь. Следишь и ничего не делаешь, все что ты можешь, да? Уходить, возвращаться и слушать? ... Улисс говорит мне не ругаться на Скотта, говорит что он в меня пошел. Я замолкаю. Улисс легко смеется и перелистывает страницу. Старый дурак.
Тресс все еще считает, что его не должно тут быть. Нервничает, ерзает. Измеряет шагами комнату. Рад бы выйти. Не могу. Улисс смеется, подзывает Тресс'а к себе, сажает рядом, маленький и гордый, по сравнению с младшеньким-то. Трепет волосы тресса, обнимает за плечи, говорит мне, вот посмотри мы как две капли воды! Тресс краснеет, уходит. Ты себя видел-то, дурак старый? Низкий, толстоватый, вся былая удаль ушла давно, волосы седые а лицо исписано морщинами. И улыбка играет на губах, и улыбка блестит в глазах. Глаза Виктора. Улыбка Скотта. Черты Тресса. Ты смеешься моим замечаниям, говоришь, что они больше мои дети, чем твои. Я отмахиваюсь, встаю со своего места. Улисс смотрит на меня, закрывает книгу. Я целую в лоб заснувшего в кресле Скотта, выключаю стоящий рядом светильник. Улисс накрывает Виктора пледом, он на секунду замер над ним, задумался. Восточные гимны. Тресс говорит, что посидит еще немного, у него в руке чашка черного кофе. Он сторожит старших. Мы с Улиссом замираем в дверном проеме, оглядываем комнату. Щелчок выключателя, звук аккуратно закрываемой двери.
Тук. Тук. Тук. Цикада. Тук. Тук.
Я не могу уснуть. Я не думаю не о чем. Переворачиваюсь с бока на бок, смотрю на стенку. Слушаю. Мои колонки, не подключенные ни к чему, ловят радиоволну, ночью их так отчетливо слышно. Тук тук тук. Не песня. Тук тук тук. Цикада. Тук. Пусто.
Мне становится скучно. Я нахожу этот старый, бесцветный голос, Улисс, старый друг. Он все это читает, озвучивает, с улыбкой в уголках рта. Серый комментатор моей жизни, в зеленом потертом твидовом пиджаке. На самом деле, я только что придала антропоморфность этому голосу. Последнее время он появляется очень часто. Как будто письма из налоговой читает. Улыбается. Старый дурак.
Он любит мальчиков, относится к ним как к сыновьям. Они сидят вокруг, слушают его чтение. И лампа не горит, и врут календари.... Серый свет. Теплая обстановка. Никто не у власти, никто не руководит парадом. Все слушают Улисса. Мы больше не ходим в белую комнату - белая комната для решения проблем. Улисс нас не пускает, говорит вы еще, дети, везде успеете, а сейчас посидите со мной. И читает.
Виктор сидит в отдалении от всех, ему досталось за последнее время. Он дремает. На семейных встречах он редко в бодрствующем состоянии. Работает за всех. Хороший мальчик, говорит Улисс, только не бережет себя, тормозов у него нету. Улисс говорит, что у Виктора его глаза. Это забавно слышать от человека, который стал человеком пять минут назад. Пять вечностей.
Джером слушает чтение Улисса внимательнее всех. Он единственный следит за сюжетом. Эти дурацкие очки, где ты их взял? В одной из своих жизней? Хорошо. Следит, постоянно, зеленые глаза горят как некачественный абсент. Абсентовые глаза. Так еще Злобский говорил, а ты его не помнишь. Следишь и ничего не делаешь, все что ты можешь, да? Уходить, возвращаться и слушать? ... Улисс говорит мне не ругаться на Скотта, говорит что он в меня пошел. Я замолкаю. Улисс легко смеется и перелистывает страницу. Старый дурак.
Тресс все еще считает, что его не должно тут быть. Нервничает, ерзает. Измеряет шагами комнату. Рад бы выйти. Не могу. Улисс смеется, подзывает Тресс'а к себе, сажает рядом, маленький и гордый, по сравнению с младшеньким-то. Трепет волосы тресса, обнимает за плечи, говорит мне, вот посмотри мы как две капли воды! Тресс краснеет, уходит. Ты себя видел-то, дурак старый? Низкий, толстоватый, вся былая удаль ушла давно, волосы седые а лицо исписано морщинами. И улыбка играет на губах, и улыбка блестит в глазах. Глаза Виктора. Улыбка Скотта. Черты Тресса. Ты смеешься моим замечаниям, говоришь, что они больше мои дети, чем твои. Я отмахиваюсь, встаю со своего места. Улисс смотрит на меня, закрывает книгу. Я целую в лоб заснувшего в кресле Скотта, выключаю стоящий рядом светильник. Улисс накрывает Виктора пледом, он на секунду замер над ним, задумался. Восточные гимны. Тресс говорит, что посидит еще немного, у него в руке чашка черного кофе. Он сторожит старших. Мы с Улиссом замираем в дверном проеме, оглядываем комнату. Щелчок выключателя, звук аккуратно закрываемой двери.
Тук. Тук. Тук. Цикада. Тук. Тук.