I would meet you. Would you meet me?
Он представлял себе это иначе.
Он ждал криков и споров. Ждал слез. Ждал уговоров, строгих голосов, запретов. Месяцами он лежал в своей комнате, смотрел на старый деревянный потолок и представлял себе эту сцену. Красное от крика лицо отца, стуки кулаком по столу, слезы матери, в прочем, с таким же красным лицом и с теми же криками. Дядя Луи, который подтянет штаны, мерзко так причмокнет, начнет "Ладно, сынок, ты ничего не обдумал, давай пройдемся поговорим". Ох и любит он гулять да разговаривать. Он представлял себя, точно такого же крупного, неуклюжего с виду, как и любой в его семье, с красным лицом и громкими словами выходящими из его рта. Он представлял типичную подростковую драму с хлопаньем дверью в комнату и яростным собиранием вещей в сумку, с попытками пройти мимо преграждающего путь отца. Все было совершенно по-другому.
Однажды, вернувшись со школы домой, чуть ли не в последнюю неделю последнего года обучения, он зашел к себе в комнату на втором этаже, закрыл за собой дверь. Он окинул взглядом комнату, старые деревянные доски выкрашенные в белый, вся комната выкрашена в белый, на стенах нет плакатов, старая кровать с продавленным матрасом застелена синим одеялом. Идеальный порядок, минимум вещей, ну для комнаты 18-летнего мальчишки. Он подходит к комоду, открывает ящик за ящиком, доставая оттуда свои вещи в скромном надо сказать количестве. После стучит легонько по доске в полу, приподнимает ее, достает пластиковый пакет, не смотря внутрь кладет его на стопку приготовленной одежды. Из-под кровати он вытаскивает большую сумку куда и складываются все эти вещи. Он выходит из своей комнаты в ванную, забрать зубную щетку, пасту, станок. Он не пытается скрыться, ходить тихо, аккуратно закрывать двери, ведет себя как в любой другой день. Положив принадлежности поверх всех вещей, он закрывает сумку, спускается вниз. Не заглянул на кухню, не заглянул в гостиную, он просто обулся, натянул толстовку и вышел из дома.
Когда он спускался по холму, он оглянулся на место, которое раньше, без особой радости, называл домом. Он был достаточно далеко чтобы белый, потрепанный, двухэтажный домик умещался у него на ладони. И тогда он увидел своего отца, стоящего на крыльце, чешущего живот. Отец не кричал, не махал руками, просто смотрел ему вслед. И он не стал махать рукой, кричать, он просто развернулся и продолжил уходить прочь от дома.
Он ждал криков и споров. Ждал слез. Ждал уговоров, строгих голосов, запретов. Месяцами он лежал в своей комнате, смотрел на старый деревянный потолок и представлял себе эту сцену. Красное от крика лицо отца, стуки кулаком по столу, слезы матери, в прочем, с таким же красным лицом и с теми же криками. Дядя Луи, который подтянет штаны, мерзко так причмокнет, начнет "Ладно, сынок, ты ничего не обдумал, давай пройдемся поговорим". Ох и любит он гулять да разговаривать. Он представлял себя, точно такого же крупного, неуклюжего с виду, как и любой в его семье, с красным лицом и громкими словами выходящими из его рта. Он представлял типичную подростковую драму с хлопаньем дверью в комнату и яростным собиранием вещей в сумку, с попытками пройти мимо преграждающего путь отца. Все было совершенно по-другому.
Однажды, вернувшись со школы домой, чуть ли не в последнюю неделю последнего года обучения, он зашел к себе в комнату на втором этаже, закрыл за собой дверь. Он окинул взглядом комнату, старые деревянные доски выкрашенные в белый, вся комната выкрашена в белый, на стенах нет плакатов, старая кровать с продавленным матрасом застелена синим одеялом. Идеальный порядок, минимум вещей, ну для комнаты 18-летнего мальчишки. Он подходит к комоду, открывает ящик за ящиком, доставая оттуда свои вещи в скромном надо сказать количестве. После стучит легонько по доске в полу, приподнимает ее, достает пластиковый пакет, не смотря внутрь кладет его на стопку приготовленной одежды. Из-под кровати он вытаскивает большую сумку куда и складываются все эти вещи. Он выходит из своей комнаты в ванную, забрать зубную щетку, пасту, станок. Он не пытается скрыться, ходить тихо, аккуратно закрывать двери, ведет себя как в любой другой день. Положив принадлежности поверх всех вещей, он закрывает сумку, спускается вниз. Не заглянул на кухню, не заглянул в гостиную, он просто обулся, натянул толстовку и вышел из дома.
Когда он спускался по холму, он оглянулся на место, которое раньше, без особой радости, называл домом. Он был достаточно далеко чтобы белый, потрепанный, двухэтажный домик умещался у него на ладони. И тогда он увидел своего отца, стоящего на крыльце, чешущего живот. Отец не кричал, не махал руками, просто смотрел ему вслед. И он не стал махать рукой, кричать, он просто развернулся и продолжил уходить прочь от дома.